Один
из крупнейших в мире специалистов по иудаике и идишу, автор
трех сборников рассказов на этом языке и многих исследований
на английском Довид Кац родился в Бруклине. Но по-русски
говорить научился уже в весьма солидном возрасте, в Белоруссии,
куда поехал, чтобы изучать места расселения литваков, евреев,
населявших северные районы Польши, Украины, Белоруссии, а
также Литву и Латвию.
Жизнь приводила его в Оксфорд, где он провел 18 лет, и в Йельский университет,
который он покинул, проведя там только год. Сейчас он делит
свою жизнь между Англией и Литвой. Заканчивает Атлас Северовосточного
идиша, который собирается назвать Litvish, и долгие часы
проводит на Интернете, воюя с теми, кто хотел бы переписать
европейскую историю и обелить помощников нацизма в странах
Балтии. Несколькими вопросами беседу с таким человеком не
ограничишь.
- Вы – сын выдающегося еврейского
поэта Менке Каца, который писал на идише, только в конце
жизни начав сочинять на английском. Это из-за него идиш стал
центром вашей жизни?
- Идиш был языком семьи, но мой отец
был не только поэтом, он стал и моим лучшим другом, мы много
разговаривали, и он открывал для меня чудеса этого языка.
Он был литваком из местечка, которое сейчас находится на
территории Белоруссии. Приехал он в Америку совсем молодым
человеком, вошел в круг про-социалистически настроенных евреев.
А позже, уже будучи автором сборников стихов, написал двухтомную
эпопею «Горящая деревня» – о родной деревне в годы Первой
мировой войны.
- Насколько трудно было в начале 60-х,
когда вы росли в Бруклине, мальчику, погруженному в мир идиша?
- Мы были достаточно светской семьей.
Но жили в Боро-парке, месте, в котором становилось все больше
и больше евреев, говоривших на другом идише, – хасидов. Мальчикам
из хасидских семей не разрешалось со мной водиться, но они
иногда тайком прокрадывались в наш дом, чтобы посмотреть
телевизор или полистать комиксы.
- Черта раздела между литваками и
украинскими евреями проходит не только через произношение…
- Разделение поначалу не было таким
уж сильным. Оно стало углубляться в 18-м веке, когда возникло
движение хасидизма, основанное на поклонении обладающему
необыкновенной силой и святостью Ребе, который передает свою
власть по наследству. Литваки отказывались следовать этому
принципу и стали «протестантами». Нас считают сухими интеллектуалами,
в то время как хасиды, чье присутствие было особенно сильным
в южных областях, полны радости, любят петь, танцевать…
– Когда вы поступали в Колумбийский
университет, вы уже знали, что хотите сделать идиш своей
специальностью?
- Тогда идиш как сфера научных интересов
существовал только окончивших колледж и работавших над степенью
магистра и доктора. Я был первым, кому дали возможность заниматься
им серьезно, еще будучи в колледже.
- Как вы попали в Англию?
- Сначала поехал по обычной студенческой
программе обмена. Влюбился в Англию и, окончив колледж, поступил
на докторскую программу в University of London. Британский
музей, где я проводил часы, изучая уникальное собрание еврейских
рукописей, стал моим любимым местом. И надо же было такому
случиться, что в Оксфорде как раз понадобился преподаватель
идиша, на один час в неделю. Я с радостью за эту работу взялся.
Вскоре удалось изучение идиша в Оксфорде расширить…
- В Англии вы начали сочинять беллетристику,
причем на идише. Почему?
- Это произошло после смерти отца.
Возможно, тут было подсознательное желание продолжить его
дело (хотя в последнем периоде жизни он очень успешно сочинял
на английском и его стихи даже публиковала «Нью-Йорк таймс»
– было время, когда там печатались и стихи). Я сочинял рассказы.
Те, которые были основаны на моем опыте и связаны с современностью,
не нравились ни мне, ни критикам. Но если события происходили
сотней лет раньше, в каком-нибудь местечке, это имело успех.
- Может быть, потому, что идиш не
ассоциируется с современным менталитетом – слишком мало молодых
людей говорит на нем? Но вы продолжали публиковать и фундаментальные
исследования — лингвистические, культурологические, исторические.
Интересно, что для вас было изначально – язык или изучение
истории литваков?
– Для меня язык неотделим от культуры
и истории, одно нельзя изучать без другого. Но в 60-е годы,
когда снова возник интерес к идишу и евреи перестали стесняться
своих корней и начали испытывать ностальгию по прошлому,
эта связь не была всем очевидна. Изучение идиша были либо
сухим, формальным заучиванием слов и правил, спором по поводу
грамматических деталей, либо поверхностным «погружением»
при помощи песен и танцев.
- Как вы впервые попали в Литву и
Белоруссию?
- Я с начала 80-х пытался получить
советскую визу. Прежде всего, чтобы побывать на родине предков.
Но мне все время отказывали. Потом кто-то надоумил: не пиши,
что хочешь поехать в деревню Михайлик, это выглядит подозрительно.
Напиши, что хочешь посмотреть Вильнюс. В этот раз получилось.
- Поездка оказалась шоком?
- Меня предупреждали о таких ужасах,
что я, казалось, был готов ко всему. И, может быть, потому,
что я ждал только плохого, все и всё, что я встречал, казалось
прекрасным.
- Одно дело – поехать посмотреть,
другое – переехать жить и начать там постоянную работу. Как
вы решились?
– Я в это время преподавал в Йельском
университете, там были прекрасные коллеги, мне предложили
tenure… Мама – она живет сейчас во Флориде – до сих пор не
может мне простить, что я отказался. Но в Литве было такое
поле деятельности! И я понимал, что осталось слишком мало
тех, кто помнил ту еврейскую цивилизацию, которая существовала
в этих местах до войны, им по 80-90 лет, и нужно торопиться.
К тому же это были 90-е годы, когда Балтийские страны, выйдя
из СССР, стремились присоединиться к НАТО и Европейскому
союзу, а залогом этого была толерантность, интернационализм,
признание преступлений прошлого, возрождение еврейской жизни.
В этом хотелось участвовать. Это волновало. А в Йеле было
все хорошо и скучно.
– Насколько я понимаю, сегодня все
изменилось…
- Я далек от политики и никогда бы
в нее не вовлекся. Но в 2008 году, когда полиция пришла за
двумя старушками, которые спаслись из Вильнюсского гетто,
убежав к партизанам и, таким образом, оказавшись якобы пособниками
советских преступников против литовского народа, я не мог
смолчать. Вот уже несколько лет, как в странах Балтии нарастает
национализм. Мы знаем, что одна из основ национализма – нежелание
признать какие бы то ни было ошибки, темные пятна в своей
истории. Националисты всегда утверждают, что их нация – безупречна,
что она лучше других, чище, выше… Частью этого движения стал
пересмотр истории и теория «двойного геноцида», когда геноцидом
считают и истребление еврейского народа, и советские акции
против литовских и латышских пособников нацистов. Причем
в поддержку этой теории правительства вкладывают миллионы
долларов, устраивают роскошные многолюдные «научные» конференции,
спонсируют определенные исследования, таким образом всячески
подкупая историков.
Но мы не можем забыть, что евреев
в странах Балтии начали истреблять 22 июня 1941 года, еще
до того, как немецкие войска ступили на землю этих стран,
и что в отличие от других мест 95 процентов всех акций по
уничтожению евреев в этих странах проводило местное население,
а не немецкие войска. И что Восточную Европу от Гитлера освобождали
не англичане и не американцы, а Советская армия.
Но в сегодняшней Европе многим нравится
идея «равенства» — эти плохие, и эти такие же плохие, и эти
страдали, и те. Поэтому эту идею поддержали парламенты некоторых
других стран Восточной Европы. И поэтому в Вильнюсе разрешена
свастика – как древний символ литовцев, но не разрешено старикам
в День Победы надевать советские ордена. Это болезненная
проблема, и ей посвящен наш сайт www.defendinghistory.com
- Вы надеетесь, что ваши усилия дадут
плоды?
- Уже дают – недавно семь послов разных
стран, в том числе Франции и Британии, обратились к президенту
Литвы с очень жестким письмом, где протестуют против того,
что там сейчас происходит. К сожалению, в числе подписавшихся
не было представителя США. Демократия: пока население не
потребует от своего конгрессмена или сенатора вмешаться,
они ничего делать не будут.
reporterru.com
| 
